Гуляли сегодня с бывшими коллегами по Литераторским мосткам. Пришли на могилу Салтыкова-Щедрина. Постояли. Подумали. Поняли, что нужно что-то сказать.
— А у нас, Михаил Евграфович, — начал Кирилл, — все по-прежнему…
Оригинал записи опубликован в Telegram-канале «дома на оба ваших чума»
Читаю про Сергея Петровича Трубецкого и натыкаюсь внезапно на его фотографию. Я всегда вздрагиваю, когда вижу фотографии людей, чью внешность знал по акварелькам первой четверти девятнадцатого века — времени, по меткому слову Тынянова, винного брожения — легких, искристых пузырьков шампанского, на смену которому пришло брожение уксусное. Фотографию, понимаете? Настоящую фотографию.
1857. Сергей Петрович уже три года как похоронил в Иркутске жену (и четверых из восьми детей). Уже год как амнистирован. Живет в Киеве. Восстановлен в правах дворянства, но без титула.
И вот это вот, совершенно душераздирающее: «Приезжая в Москву с разрешения полиции, Трубецкой отказывался делать новые знакомства и ограничивался кругом своих родственников и старых знакомых, говоря, что не желает «быть предметом чьего бы то ни было любопытства». По отзыву одного современника, он был в это время «добродушен и кроток, молчалив и глубоко смиренен».
Очень сильное фото, как по мне.
Оригинал записи опубликован в Telegram-канале «дома на оба ваших чума»
Нельзя просто так взять и выпить чашку кофе.
Оригинал записи опубликован в Telegram-канале «дома на оба ваших чума»
В этом садоводстве по-прежнему притесняют натуралов.
Оригинал записи опубликован в Telegram-канале «дома на оба ваших чума»
Всякий раз, отправляясь по грибы в сентябрьский лес, вижу эти маленькие трагедии и плачу.
Самое мизерабельное насекомое — это лосиная вошь, она же оленья кровососка. В августе в лесах средней полосы массово выводятся насекомые, цель жизни которых — найти подходящего лося (на человеке они, как известно, не живут), пролететь до него, напиться его крови и продолжить свой род. Вшей этих лосиных — миллионы, а сколько у нас тех лосей?
И это еще не все. Представьте себе: в один прекрасный летний день юная вошь узнала, что главная и единственная цель ее жизни — достигнуть лося. Выросла, повзрослела, обзавелась какими-никакими, но крыльями, взобралась на куст или высокую травинку и ждет — повезет ей или не повезет. Пройдет мимо лось — или жизнь ее окажется напрасной. Проходит время, наступает зрелость, не за горами и старость — а вожделенного лося все нет. И вот, уже на закате, видит вошь вдали, там, за кустами, долгожданное шевеление. Идет! Идет лось! Вошь срывается с куста, расправляет крылья и летит, летит в свой единственный в жизни полет к своему единственному в жизни лосю. Полет — ерунда, это всего лишь средство, а в конце полета — цель, которую не смогли достичь миллионы таких, как она.
И вот приземляется она на продирающуюся через кусты тушу, гладит лапками шелковистую шерсть, сбрасывает ненужные крылья, пытается приникнуть к коже — и понимает вошь, что это — не лось. Это человек. Несъедобный, отвратительный, совершенно ни на что не пригодный человек. И крылья уже обратно не приставишь — нет у нее больше крыльев.
А человек, матерясь, выпутывает вошь из волос, давит ее ногтем и даже не догадывается, свидетелем какой великой трагедии он только что стал — куда там всем кризисам среднего возраста…
Оригинал записи опубликован в Telegram-канале «дома на оба ваших чума»
