Троицкий почти дотушили. На остатках главного купола тлеют угли, западную башню еще проливают и кое-где в окнах видны сполохи. Главного купола у Троицкого больше нет. От купола северной башни остался обгоревший каркас, восточную, южную и северную удалось спасти. По крайней мере, судя по внешнему виду, но что там внутри — бог весть.
Измайловский без Троицкого смотрится дико. Дырка от вырванного зуба.
Кстати, люди говорят, что все было бы куда хуже, не будь Стасов гениальным архитектором. Огонь не пошел внутрь из-за конструкции куполов.
Впрочем, это я повторяю, что читала.
Кстати, люди говорят, что все было бы куда хуже, не будь Стасов гениальным архитектором. Огонь не пошел внутрь из-за конструкции куполов.
Впрочем, это я повторяю, что читала.
Блядь, стоит уехать… Это же навсегда!
А вот давай-ка без паники.
По словам Веры Дементьевой, главы КГИОП, при достаточном финансировании восстановить храм можно будет за полтора-два года. (источник)
И источник финансирования уже найден — Валентина Матвиенко заявила, что город будет разбираться в произошедшем, и если виновной будет признана реставрационная фирма «Стройтехуслуги», то они и будет возмещать все убытки. Город же в свою очередь примет все меры по восстановлению Троицкого собора. (источник)
А вот давай-ка без паники.
По словам Веры Дементьевой, главы КГИОП, при достаточном финансировании восстановить храм можно будет за полтора-два года. (источник)
И источник финансирования уже найден — Валентина Матвиенко заявила, что город будет разбираться в произошедшем, и если виновной будет признана реставрационная фирма «Стройтехуслуги», то они и будет возмещать все убытки. Город же в свою очередь примет все меры по восстановлению Троицкого собора. (источник)
Кстати, я никуда пока не уехал.
Свистни, как проявишься в городе — погуляем.
ok
ok
Кстати, я никуда пока не уехал.
Свистни, как проявишься в городе — погуляем.
Почему-то мне кажется, что вот это — не навсегда. Даже если бы он полностью сгорел, может быть, еще отстроили бы.
А даже если и нет. Понимаешь, один собор не делает города. И отсутствие одного собора не делает отсутствие города. Оно — и то, и другое — в чем-то другом, которое уже есть, и очень властно. Меня уже не раз поливали бывшие земляки за дефицит патриотизма, но я еще раз повторю — это не тот город, в котором я вырос, и даже не тот, из которого я уезжал. Это совсем другой город, и в чем-то он такой же, как любой другой достаточно большой и неновый город, Париж, скажем, или… ну, я немного городов видел на свете; а в чем-то даже и похуже. Но, в общем, превратился из тхе Города в просто город. Прервалась связь. И она прервалась такими на первый взгляд малозначительными вещами, как изменение маршрутов транспорта… снятие трамвайных путей… исчезновение казавшихся вечными пирожковых и книжных магазинов… кодовыми замками на проходных дворах… про то, что люди стали другими, говорить не буду, сам тоже не остался прежний, но говори об этом или не говори, факт такой тоже есть.
Что утешает — то, что мощность этого неузнавания нарастает к Невскому, но резко ослабевает за Обводным каналом. Скажем, в Купчино даже новые высотные жилмассивы не так заметны, как старые лужи по Софийской к югу от Сортировки. Эти лужи на своем месте. Они, может, при Петре еще там были, если там была дорога; а даже если и не была. В Зеленогорске полностью сохранился деревянный дом, в котором я жил тридцать лет назад. Не только дом сохранился, но и занавески в заветной комнате на окнах, кажется, те же, желтые в полоску. Хотя, конечно, умом понимаю, что должны были полностью выгореть, в белизну. А дом стоит, и цветные стеклышки на башенке и на крылечке, и скамейка при входе, в землю ушедшая по коленки, все на месте. Только трубу котельной какая-то березка переросла, а я ее что-то не помню. Но березка — это не торговый павильон.
В прошлый приезд город мне говорил, что то, что с ним сейчас — это временное, это болезнь такая, или даже не болезнь, а так, возрастное. В этот раз он как-то напряженно молчал на эту тему; зато пригороды говорили.
Относительно первой части твоего выступления — уезжай не уезжай, глобус все равно один и тот же. Прошелся сегодня чуть-чуть по Германской колонии, по Эмек-Рефаим… какой был город, ё-моё, какая красота, сколько стихов написано, сколько картин — а теперь там будут строить железобетонные небоскребы под офисы. И главное, любому ежу ушастому понятно, что стоять этим небоскребам пустыми, как 60% техногородка в Малхе, пылиться, зарастать потихоньку терновником да лотовым яблоком, что все это чистый откат… а сделать ничего нельзя.
Просто тебя, Маркелыч, другой Город принял. Все-таки в Иерусалиме живешь. В Питере многое изменилось, но Городом он быть не перестал. Это как во сне: детали все время меняются, улицы оказываются не на своих местах, мостики бродят, вместо твоей собственной лестницы оказывается какая-то башня, но твердо знаешь, что это все еще Город. Живой он еще, слава Богу, вот и меняется.
А в том, как горят всякие купола и башни, определенно есть какая-то система. На одном Каменноостровском безвозвратно сгорели в разные времена четыре по крайней мере башенки. Тоже ведь жизнь города — темная ее сторона. Только вот мы послания с той стороны получать решительно не умеем. По мне так достойный ответ на такое выступление темной стороны — поправить все как было. Без ответа не оставлять.
Живой, да, только в центре у него завелось что-то, тоже живое, но чужое.
Что касается горящих башен, то я бы нанес их всех на карту и посмотрел внимательно.
Ну вот, к примеру, седые волосы на своей голове — они чужие или свои?
Не такой простой, кстати, вопрос: мама считает, чужие; я думаю — свои :)
А про карту — отличная идея, я обязательно попробую!
Седые волосы — свои. А вот, скажем, зеленые или фиолетовые — вряд ли.
Живой, да, только в центре у него завелось что-то, тоже живое, но чужое.
Что касается горящих башен, то я бы нанес их всех на карту и посмотрел внимательно.
Просто тебя, Маркелыч, другой Город принял. Все-таки в Иерусалиме живешь. В Питере многое изменилось, но Городом он быть не перестал. Это как во сне: детали все время меняются, улицы оказываются не на своих местах, мостики бродят, вместо твоей собственной лестницы оказывается какая-то башня, но твердо знаешь, что это все еще Город. Живой он еще, слава Богу, вот и меняется.
А в том, как горят всякие купола и башни, определенно есть какая-то система. На одном Каменноостровском безвозвратно сгорели в разные времена четыре по крайней мере башенки. Тоже ведь жизнь города — темная ее сторона. Только вот мы послания с той стороны получать решительно не умеем. По мне так достойный ответ на такое выступление темной стороны — поправить все как было. Без ответа не оставлять.
Почему-то мне кажется, что вот это — не навсегда. Даже если бы он полностью сгорел, может быть, еще отстроили бы.
А даже если и нет. Понимаешь, один собор не делает города. И отсутствие одного собора не делает отсутствие города. Оно — и то, и другое — в чем-то другом, которое уже есть, и очень властно. Меня уже не раз поливали бывшие земляки за дефицит патриотизма, но я еще раз повторю — это не тот город, в котором я вырос, и даже не тот, из которого я уезжал. Это совсем другой город, и в чем-то он такой же, как любой другой достаточно большой и неновый город, Париж, скажем, или… ну, я немного городов видел на свете; а в чем-то даже и похуже. Но, в общем, превратился из тхе Города в просто город. Прервалась связь. И она прервалась такими на первый взгляд малозначительными вещами, как изменение маршрутов транспорта… снятие трамвайных путей… исчезновение казавшихся вечными пирожковых и книжных магазинов… кодовыми замками на проходных дворах… про то, что люди стали другими, говорить не буду, сам тоже не остался прежний, но говори об этом или не говори, факт такой тоже есть.
Что утешает — то, что мощность этого неузнавания нарастает к Невскому, но резко ослабевает за Обводным каналом. Скажем, в Купчино даже новые высотные жилмассивы не так заметны, как старые лужи по Софийской к югу от Сортировки. Эти лужи на своем месте. Они, может, при Петре еще там были, если там была дорога; а даже если и не была. В Зеленогорске полностью сохранился деревянный дом, в котором я жил тридцать лет назад. Не только дом сохранился, но и занавески в заветной комнате на окнах, кажется, те же, желтые в полоску. Хотя, конечно, умом понимаю, что должны были полностью выгореть, в белизну. А дом стоит, и цветные стеклышки на башенке и на крылечке, и скамейка при входе, в землю ушедшая по коленки, все на месте. Только трубу котельной какая-то березка переросла, а я ее что-то не помню. Но березка — это не торговый павильон.
В прошлый приезд город мне говорил, что то, что с ним сейчас — это временное, это болезнь такая, или даже не болезнь, а так, возрастное. В этот раз он как-то напряженно молчал на эту тему; зато пригороды говорили.
Относительно первой части твоего выступления — уезжай не уезжай, глобус все равно один и тот же. Прошелся сегодня чуть-чуть по Германской колонии, по Эмек-Рефаим… какой был город, ё-моё, какая красота, сколько стихов написано, сколько картин — а теперь там будут строить железобетонные небоскребы под офисы. И главное, любому ежу ушастому понятно, что стоять этим небоскребам пустыми, как 60% техногородка в Малхе, пылиться, зарастать потихоньку терновником да лотовым яблоком, что все это чистый откат… а сделать ничего нельзя.
Блядь, стоит уехать… Это же навсегда!
синий купол со звездами…
Когда-то ОЧЕНЬ давно… 90-й год кажется, мой первый приезд в Питер…
Всего на одну ночь, была какая-то неимоверная кутерьма…
(вроде, обещали сознакомить с Цоем, а приехали аккурат на похороны, куда я тоже не попал)
ничего практически кроме вокзала не видел… на шее висели четверо беглых малолетних хиппят «в розыске», большую часть времени просидели в каком-то дворике на Невском… Но каким-то образом, двигаясь вечером в сторону долгожданной вписки, ЭТОТ купол вдруг необъяснимо запал в душу и, кажется, остался символом Питера на долгие годы вперед…
Грешно сказать, я до сих пор, наверно, сам не вспомню, как к нему дойти.